Депрессия- наша общая тайна
(Часть вторая)

Эндрю Соломон
Стенограмма выступления на TED конференции в октябре 2013г.

Когда я решил писать о депрессии, многие говорили, что должно быть сложно открыться, рассказать обо всём людям. Меня спрашивали: «Люди стали говорить с тобой иначе?». Я отвечал, что да, иначе. Наше общение изменилось в том, что они начали мне рассказывать о своём опыте, опыте своей сестры или друга. Всё изменилось, ведь теперь я знаю, что депрессия — это семейная тайна, которая есть у всех.
Депрессия — это семейная тайна, которая есть у всех.
Несколько лет назад я ездил на конференцию, и в пятницу на этой трёхдневной конференции, одна из участниц отвела меня в сторону и сказала: «Я переживаю депрессию и чувствую себя неловко из-за этого, но я принимаю это лекарство. Я хотела бы услышать Ваше мнение о нём». И я постарался помочь лучшим советом, на который был способен. Потом она сказала: «Знаете, мой муж совсем этого не понимает. Он тот человек, для которого всё это пустой звук. Поэтому пусть всё останется между нами». Я ответил: «Да, конечно». В субботу, на той же конференции её муж отвёл меня в сторону и сказал: «Моя жена думает, что я не тот человек, который может её понять, но я сам нахожусь в депрессии и принимаю кое-какие лекарства. Что вы о них скажете?». Они прятали одно и то же лекарство в разных местах одной и той же спальни. Я сказал, что по моему мнению, возможно, способы общения в браке и запустили некоторые из их проблем. (Смех) Но меня поразила тягостность этой скрытности.
Депрессия изматывает. Она отбирает столько времени и энергии, что молчать о ней — это значит лишь усиливать её.
А потом я начал думать о способах, которыми люди помогают сами себе. Я начал с консервативных медицинских методов. Я думал, что это один из немногих видов лечения, которые помогают. И они точно помогали. Приём препаратов, сеансы некоторых психиатров, возможно, электрошоковая терапия, а всё кроме этого было ерундой. Но потом я кое-что обнаружил. Если у вас рак мозга, и вы говорите, что стояние на голове в течении 20 минут по утрам улучшает ваше самочувствие, то оно может и правда улучшиться, но у вас по-прежнему будет рак мозга, и вы, возможно, умрёте от него. Но если вы говорите, что у вас депрессия и что ежедневное стояние на голове улучшает ваше самочувствие, то это и правда работает, так как
депрессия — это болезнь чувств, и если вы чувствуете себя лучше, то вы в сущности уже не в депрессии. Я стал относиться с бóльшим пониманием к огромному числу альтернативных видов лечения.
Я получаю письма, сотни писем от людей, рассказывающих о том, что помогло им. Кто-то сегодня за кулисами расспрашивал меня о медитации. Моё любимое письмо пришло от женщины, которая по её словам ходила к психиатру, принимала лекарства и, испробовав практически всё, нашла решение и надеялась, что я расскажу о нём миру. Она говорила о создании всяких мелочей из пряжи. (Смех) Она прислала мне кое-что из этого. (Смех) Я не надел ни одну из её поделок сегодня. Я предложил ей разузнать об обсессивно-компульсивном расстройстве.

Но всё же, начав изучать альтернативные виды лечения, я увидел их перспективу. Я прошёл через процедуру родового экзорцизма в Сенегале, где было много бараньей крови, но я не буду описывать подробности. Спустя несколько лет я был в Руанде, работал над другим проектом, и случайно описал этот обряд кое-кому. Он сказал: «Знаете ли, это обряды Западной Африки, а мы в Восточной, и наши ритуалы очень сильно отличаются, хотя некоторые ритуалы имеют схожесть с тем, что вы описали». «Неужели?», — сказал я. И он ответил: «Да, но много неприятностей нам принесли западные люди, работавшие над душевным здоровьем, особенно те, которые только что пережили геноцид». «Какого рода неприятности?», — спросил я. Он ответил: «Они делали странные вещи. Они не выводили людей на солнечный свет для лучшего самочувствия. Они не включали музыку или звуки барабана для разгона крови в теле. Они не вовлекали в процесс всю общину. Они не считали депрессию порабощающим духом. Вместо этого они запускали людей по одному в маленькую тусклую комнату и целый час говорили с ними обо всём плохом, что они пережили». (Смех) (Аплодисменты) «Мы попросили их покинуть страну», — добавил он. (Смех)

Говоря о другой крайности альтернативного лечения, позвольте мне рассказать о Фрэнке Русакове. У Фрэнка Русакова была сильнейшая депрессия из тех, что мне доводилось видеть. Он постоянно находился в депрессии. Когда я его встретил, он был в таком состоянии, при котором ему каждый месяц нужна была электрошоковая терапия. После неё неделю он был дезориентирован. Потом неделю он чувствовал себя хорошо. Потом была неделя, когда его состояние ухудшалось. А потом очередная процедура электрошоковой терапии. Когда мы встретились, он сказал: «Невыносимо жить от недели к неделе как я. Я больше так не могу, поэтому придумал, как покончить с этим, если мне не станет лучше. Я слышал о том, что в Массачусетском госпитале проводят процедуру под названием цингулотомия. Это операция на мозге, и я думаю испробовать её». Я помню, как был потрясён тем, что кто-то, пройдя через огромный негативный опыт с различными видами лечения, всё ещё хранит в себе достаточно оптимизма для ещё одной попытки. Он решился на цингулотомию, и она была успешной. Сейчас мы с ним друзья. У него милая жена и двое прекрасных детишек. После операции он прислал мне рождественскую открытку, в которой говорилось: «Мой отец сделал мне в этом году 2 подарка. Первый — моторизованная подставка для дисков, которая мне не была нужна. Но я знал, что он мне подарил её в знак того, что я зажил самостоятельной жизнью и, кажется, нашёл любимую работу. А вторым подарком был портрет моей бабушки, которая совершила самоубийство. Распаковав его, я заплакал. Ко мне пришла мама и спросила: «Ты плачешь о родственнице, которую никогда не знал?». Я ответил: «У неё была та же болезнь, что и у меня». Я пишу тебе эти строки и плачу. Не потому что мне грустно, просто меня переполняют чувства. Наверное оттого, что я мог покончить с собой, но мои родители и врачи поддержали меня, и я решился на операцию. Я жив и благодарен за это. Мы живём в хорошее время, даже если иногда нам кажется, что это не так».

Меня поразил тот факт, что
депрессия воспринимается в основном как нечто присущее среднему классу людей, живущих на западе,
и я решил узнать, насколько она распространена в других слоях общества. Больше всего меня интересовала депрессия среди малоимущих слоёв населения. Я начал интересоваться тем, что же делается для бедных людей, страдающих от депрессии. И я узнал, что бедных людей в своём большинстве не лечат от депрессии. Депрессия — это результат генетической уязвимости, и, предположительно, она должна быть равномерно распределена среди населения при сходных обстоятельствах, которые, вероятно, будут более жёсткими у людей за гранью бедности. Но на деле оказывается, что если вы живёте очень неплохо, но постоянно чувствуете себя несчастным, вы задумываетесь: «Почему я так себя чувствую? Видимо, у меня депрессия». И вы прибегаете к лечению. Но если ваша жизнь ужасна, и вы постоянно чувствуете себя несчастным, то это соответствует условиям вашей жизни и вам не приходят в голову мысли:«А, может, это излечимо?». Так что оказывается, в нашей стране есть эпидемия депрессии среди бедных слоёв населения, но её не лечат и не изучают, и это огромная трагедия. Я нашёл преподавателя, который проводил исследование в трущобах округа Колумбия. Она подбирала для проекта женщин, обратившихся за лечением других заболеваний, диагностировала у них депрессию и назначала 6-месячный курс экспериментального лечения. Вот что сказала в первый день визита Лолли, одна из этих женщин, у которой, кстати, было 7 детей. Она сказала: «У меня была работа, но мне пришлось её бросить, потому что я не могла выходить из дома. Я не знаю, как это объяснить моим детям. По утрами я не могу дождаться, когда они уйдут, а потом забираюсь под одеяло и накрываюсь им с головой. Дети возвращаются в 3, и это наступает так быстро. Я пила очень много тайленола, хотя всё равно, что пить, лишь бы дольше спать. Мой муж говорит, что я глупая и уродливая. Как бы я хотела прекратить эту боль».

Она попала в эту экспериментальную программу, и когда я разговаривал с ней полгода спустя, она получила работу — ухаживала за детьми служащих ВМС США. Она ушла от жестокого мужа. Она сказала мне: «Теперь мои дети куда счастливее. В нашем новом доме одна комната для мальчиков и одна для девочек, но вечерами они все забираются ко мне в кровать, и мы вместе делаем уроки. Один из них хочет быть священником, другой — пожарным, а одна из дочерей хочет стать юристом. Они не плачут как раньше и не дерутся. Всё что мне нужно — это мои дети. Жизнь продолжает меняться — я иначе одеваюсь, ощущаю себя, веду себя. Я выхожу на улицу без страха и не думаю, что те ужасные ощущения вернутся. Если бы не доктор Миранда, я так же лежала бы дома, укрывшись с головой. Если бы вообще была жива. Я попросила Бога послать мне ангела, и он услышал мои молитвы».

Меня очень тронуло то, что переживают эти люди, и я решил написать об этом не только в своей книге, но и в статье, и я получил задание от журнала «Нью-Йорк Таймс» написать о депрессии среди малоимущих людей. Я сдал им статью, но мой редактор позвонил и сказал: «Мы не можем её опубликовать». «Почему?» – спросил я. Она ответила: «Она слишком надуманная. Эти люди представляют собой нижние слои общества, но уже через несколько месяцев с начала лечения они способны основать огромный банк? Слишком невероятно. Я никогда не слышала ни о чём подобном». «То, что вы об этом не слышали, доказывает, что это новость», – ответил я. (Смех) (Аплодисменты) «А вы — новостной журнал». После переговоров они всё же согласились её напечатать. Но я думаю, что их слова неким странным образом связаны с отвращением, которое люди испытывают к идее излечения, к идее о том, что если мы берёмся лечить людей из малоимущих слоёв, то мы словно эксплуатируем их, изменяя их сущность.
Существует ложное моральное убеждение, распространённое среди нас: лечение от депрессии, медикаменты – всё это профанация, это не естественно.
Я считаю это заблуждением. Выпадать – естественное явление для человеческих зубов, но ведь никто не выступает против зубной пасты. Не в моём круге общения, уж точно.

Люди говорят: «Разве депрессия не часть того, что человек должен переживать? Разве он создан не для депрессии? Разве это не часть нашей личности?». На это я отвечаю, что настроения изменчивы. Невероятно важно уметь ощущать печаль и страх, радость и удовольствие и другие настроения. А депрессия — это такое состояние, при котором эта система даёт сбой. Она не способна изменяться.

Люди приходят ко мне и говорят: «Думаю, если потерплю ещё год, то всё пройдёт».Я отвечаю: «Может и пройдёт, но вам никогда больше не будет 37 лет. Жизнь коротка, а вы говорите о целом годе, который хотите выкинуть из неё. Задумайтесь».

Как же беден английский язык, собственно, как и многие другие, который описывает словом «депрессия» и чувства ребёнка, в день рождения которого идёт дождь, и чувства человека за минуту до самоубийства. Люди говорят: «Это же почти то же самое, что обычная грусть». Я отвечаю, что да, почти то же самое. В них есть определённая степень схожести. Примерно такая же, как в случаях, когда у вас вокруг дома построен железный забор и на нём появились пятна ржавчины, которые вам надо слегка закрасить. Но когда вы оставляете дом на 100 лет, он ржавеет насквозь так, что от него остаётся лишь куча оранжевой пыли. И эта оранжевая пыль, проблема этой оранжевой пыли — это то, о чём мы говорим.

Люди спрашивают: «Вы принимаете эти таблетки счастья и чувствуете себя счастливым?» Нет. Но я не печалюсь оттого, что мне надо поесть, о своём автоответчике и о том, что надо принять душ.
Я могу чувствовать больше, потому что чувствую грусть без чувства небытия.
Мне грустно из-за профессиональных неурядиц, из-за рухнувших отношений, из-за глобального потепления. Об этих вещах я печалюсь сейчас. И каков же вывод, спрашиваю я себя? Как же люди, неплохо живущие, но пребывающие в худшей депрессии, выбрались из неё? Каков механизм стойкости? Со временем я пришёл к выводу, что люди, отрицающие свой опыт, те кто говорит: «У меня когда-то была депрессия, и я не хочу вновь думать о ней, не хочу оборачиваться, хочу просто жить как живётся», – такие люди, по иронии судьбы, наиболее порабощены своей реальностью. Замалчивать депрессию — усиливать её. Пока вы прячетесь от неё, она растёт. А люди, которым становится лучше, — это те, кто способен признать то, в каком состоянии они находятся.
Те, кто признаёт наличие депрессии, обретают стойкость.
Фрэнк Русаков сказал мне: «Если бы мне пришлось пережить это снова, не знаю, как бы я с ней боролся, но тем не менее я благодарен пережитому опыту. Я рад, что побывал в больнице 40 раз. Я так многое узнал о любви, и мои взаимоотношения с родителями и докторами бесценны для меня».

Мэгги Роббинс сказала: «Я была волонтёром в клиниках по лечению СПИДа, и я говорила, говорила и говорила, но люди, с которыми я имела дело, не шли навстречу, и я думала: «Это не очень-то дружелюбно с их стороны». А потом я поняла, что они не пойдут дальше пары минут легкого разговора ни о чём. Ведь я была тем человеком, у которого не было СПИДа, и который не умирал, но я смирилась с фактом, что это есть в их жизни. Наши нужды — ценнейшие достояния. Оказалось, что я научилась отказываться от всего, что мне нужно».

Осознать депрессию не значит предотвратить рецидив, но это возможность предвидеть его, и сделать его более лёгким. Вопрос не в том, чтобы найти великий смысл, и не в убеждении, что депрессия многое дала тебе. Вопрос в поиске этого смысла, в ваших мыслях, когда она придёт вновь. «Это будет адом, но я вынесу что-то из этого». Депрессия показала мне, насколько сильны могут быть эмоции, насколько реальнее они могут быть. Депрессия позволила мне ощущать положительные эмоции более ярко и более чётко.
Противоположность депрессии не счастье, а стойкость, и в этот период жизни я стоек, даже тогда, когда грустен.
В моей голове были те самые похороны, и я сидел рядом с колоссом на краю света и обнаружил внутри себя то, что я назвал бы душой, то, чему я не находил объяснения до дня 20-летней давности, когда ко мне в гости неожиданно заглянул сам ад. Пока я ненавидел свою депрессию и ненавидел тот факт, что она вернётся, я вдруг нашёл способ любить её. Я люблю её, потому что она заставила меня искать радость и держаться за неё. Я люблю её, ведь каждый день решаю, иногда с храбростью, иногда вопреки сиюминутной слабости, помнить о том, ради чего стоит жить. И это, я думаю, восторг, доступный не каждому.
Спасибо.

Источник: www.ted.com

 Depression, the secret we share